Чаадаев пишет, что Россия обязана сделать вклад в развитие Европы, но не способна на это по ряду причин: она отстала в развитии от других европейских стран, у нее своя особая разновидность христианства (православие, заимствованное в Византии в незапамятные времена), она не пережила периода «волнующей юности» (Ренессанса?) из-за татаро-монгольского ига, за которым последовало не менее жестокое самодержавие и т.п.

Есть другое мнение: на самом деле российское искусство внесло свой вклад в европейскую кельтуру. Какое? Живопись? Да, но гораздо позже, в 20-ом веке. Музыка? Да, но тоже позже, не в начале 19-го века. Поэзия? Своего нового слова в середине 19-го века русская поэзия еще не сказала. Пушкин очень много сделал для русской поэзии и русского языка, но в европейскую поэзию русские авторы сделали свой вклад только в конце 19-го века и в 20-ом веке. Литература, общественная мысль, политический дискурс России сделал очень много для Европы (Достоевский, Толстой), но и это началось только во второй половине 19-го века, намного позже чаадаевских писем (которые он писал v 1828—1830 гг. и адресовал Екатерине Дмитриевне Пановой, которую он называет Сударыней).

Поведение России как европейской империи могло бы послужить уроком таким странам как Британия и Испания: в то время как их флотилии путешествовали по всему миру, коллекционируя колонии, Россия старалась захватить и подчинить только близлежащие территории, такие как Польша, Украина, Среднеазиатские регионы и Кавказ (что она продолжала делать и в 20-ом и в 21-ом веках). Это была специфически российская модель, которая отчасти ограничила достижения России, так как ее географическая игровая площадка была намного меньше.

Маркиз де Кюстин передает много своих разговоров с Николаем I (большей частью длинных, скучных и не включенных в мои «отрывки»). В них интересно, что оба все время лгут: де Кюстин потому что он хочет льстить имератору, а император потому, что хочет представить Россию в благоприятном свете. Судя по тому, что де Кюстин потом написал в своей книге, он знал, что Николай I лжет. Можно предположить, что и Николай I догадывался, что маркиз ему льстит. Мы решили, что это типичный образец международной дипломатии: каждый хочет получить что-то от другого, при этом создавая иллюзию приятных и взаимовыгодных отношений. Результат этой дипломатии для Николая был катастрофический: Европа прочитала оскорбительные для него описания и объяснения тогдашней России. Для маркиза де Кюстина дело кончилось тем, что в России его книга была запрещена. (Из-за чего ее, может быть, еще больше читали, чем если бы она свободно продавалась: книгу привозили из-за границы и передавали из рук в руки).

Чаадаев также утверждает, что для плодотворного развития философии, общественного самосознания, теоретических наук необходимо благополучие, спокойствие, безопасность в обществе (иначе силы общества уходят на то, чтобы обеспечить свое элементарное существование). Но нам известно другое мнение: для возникновения новых идей нужен дисбаланс, кризис, опасный беспорядок, страх.

Одна из теорий, которую мы услышали на занятии (спасибо, Никита!), это что цензура, давление, слежка и отсутствие свободы слова послужили катализатором, стимулом для подпольного развития радикальных, революционных, новых мыслей и теорий. Может быть Достоевский и Толстой появились именно потому, что условия для интеллектуальной работы писателя и мыслителя были такими сложными. Это может быть справедливо и по отношению к русским литературным шедеврам 20-го века тоже.

В условиях цензуры и преследований естественный отбор становится более интенсивным. Когда записывать свои мысли опасно для жизни писателя, те мысли, кторые записывает талантливый писатель вопреки трудным условиям, скорее всего, будут действительно интересными и революционными. В восприятии современников ценность таких идей гораздо выше, чем она была бы в открытом обществе, где идей много, и авторам не стоит большого труда делиться ими с публикой. В таких условиях рынок идей может быть так переполнен, что настоящие идеи могут потонуть в море средних идей.

Есть противоречие в том, что Чаадаев с одной стороны говорит, что Россия не такая, как Европа, а с другой стороны утверждает, что Россия ничего не сделала для Европы. Если Россия уникальна, то уже сама ее уникальность служит уроком и интересным объектом, который стимулирует европейских интеллектуалов (Карла Маркса, например--но опять же это было гораздо позже).

Сомнение вызывает у нас аналогия, которую Чаадаев проводит между ростом и развитием личности с одной стороны и ростом и развитием нации, общества, культуры с другой. Можно найти коренные различия.

Россия создала свое особое представление о том, что мы называем «духовностью». Это слово нелегко перевести на английский. В толковых словарях русского языка оно объясняется как «внутренний, нравственный мир человека, отличный от его физического, телесного существования.» Надо добавить, что «чисто» интеллектуальная деятельность человека (например, изучение законов физики или математики) не считается частью духовной жизни индивидуума, но, скажем, занятия музыкой или вообще любым видом искусства чаще всего воспринимается как духовная жизнь человека. Попытки перевести это слово на западноевропейские языки обычно приводят к гораздо более ограниченному пониманию духовности как религиозности. В русской культуре это гораздо более широкое понятие.


,Anna